Пам"яті отця Георгія Чистякова

04 серпня 2018
Питання христянського ставлення до страждання, болю та смерті знайшло своє відображення в працях багатьох філософів і богословів. Своє осмислення цього болючого питання наводить в книзі «Людина потрапила до лікарні» отець Георгій Чистяков. Упорядник цієї книги Л.Улицька присвятила цю книгу, де зібрані матеріали про роботу волонтерів в Дитячій Республіканській Клінічній Лікарні, пам”яті отця Георгія, який багато років опікувався маленькими пацієнтами цього закладу. Сьогодні отцю Георгію виповнилося б 65 років.
 
 
ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ “ЧЕЛОВЕК ПОПАЛ В БОЛЬНИЦУ”
***
Несколько тысяч тяжелобольных детей, выживших и умерших, их родители, врачи и персонал детской больницы, два ушедших от нас священника, отец Александр Мень и отец Георгий Чистяков, прихожане храмов в Новой Деревне и в Москве, в Столешниковом переулке, – вот действующие лица и рассказчики этой истории, которая началась зимой 1989 года на окраине Москвы, в конце Ленинского проспекта. Жизнь больницы продолжается, хотя некоторых уже нет с нами.
В сентябре 1990 года по дороге в храм был зверски убит отец Александр Мень. Преступление не раскрыто, убийцы не найдены.
В июне 2007 года от тяжёлой болезни умер отец Георгий Чистяков, пришедший в больницу, чтобы по мере сил заменить убитого отца Александра. При отце Георгии в больнице был создан храм Покрова Богородицы. Отец Георгий стал первым настоятелем храма, шутя называл себя президнтом больничного сообщества, а Лину Салтыкову, руководителя Группы милосердия, премьер-министром. Все знали, что отец Георгий – крупный учёный, полиглот и энциклопедист, что он священник, проповедник и писатель. Но лишь тем, кто годами видел его вблизи, на подъёме и в упадке, в долгой и скрываемой им смертельной болезни, известно было, что отец Георгий умеет быть “для всех всем” – любимым другом трёхлетнего умирающего мальчика, исповедником неверующего врача, утешителем, собеседником, христианином в прямом смысле этого слова – последователем Христа. Страдая сам, всегда умел сострадать, быть равным собеседнику – старому и малому, умному и глупому, злому и доброму.
В 2009 году исполняется двадцать лет с того дня, когда Александр Мень с несколькими прихожанами впервые появился в больнице. Благое начинание, одно из тех, что обычно развеиваются, как дым, едва успев родиться. Немалая заслуга отца Георгия в том, что Группа существует и делает своё дело. На свете много милосердных, сострадательных и деятельных людей, но препятствий на их пути ещё больше. И всё-таки иногда, несмотря на трудности, получается кое-что хорошее.


Отец Георгий говорил так:
… Я прихожу к больному ребёнку, и оказывается, что все проблемы мира, все проблемы жизни человечества в этот момент концентрируются в нём – в маленьком мальчике или маленькой девочке.
Здесь, наверное, очень важно, чтобы было больше сердца и больше сострадания. Что я могу, в конце концов? Только “взять его на руки”. Но, наверное, если я “возьму его на руки”, именно этим я выполню ту задачу, которую в данной ситуации не может выполнить никто другой.
… Поскольку доброволец приходит из внешнего мира, у него есть свои проблемы, свои неприятности, свои нерешённые вопросы. И зачастую ребёнок становится тем врачом, который помогает добровольцу справится с проблемами, преодолеть их и решить. Здесь никогда не ясно, кто берёт на себя трудную работу Господню, а кто ощущает, что “иго Его благо и бремя Его легко”. Мне кажется, до предела важно никогда об этом не забывать…
Здесь много любви и очень много боли. Много беды и много удивительной радости, много человеческого и много Божьего, очень много страшного. Здесь, конечно, всё обнажено до предела – все чувства человеческие обнажены, все переживания. Когда отсюда уходишь, сердце болит, чудовищно болит, и вместе с тем уносишь особую радость, потому что наши дети, в отличие от многих здоровых детей, обладают огромной глубиной, огромной внутренней силой – каким-то очень большим духовным потенциалом, который всё время реализуется. Поэтому мне такое служение даёт очень много. Забирает много сил, приносит много боли, но и даёт очень много.
Больные и их родственники иногда воспринимают болезнь как наказание. Что ответить на вопрос ребёнка или его родителей: кто виноват в этой болезни? За что меня наказали?

Отец Георгий так размышлял по этому поводу:
Для современной практики православия объяснение болезни и беды наказанием не так уж необычно – недаром в народе говорят: “Бог наказал”. И люди, когда с ними что-то случается, нередко ищут этому объяснение, спрашивая себя: за что мне послана болезнь или беда, почему болеет мой ребёнок? Вместо того, чтобы прорываться сквозь беду или болезнь, человек погружается в своё прошлое и действительно находит причины, поскольку, как и все мы, делал что-то дурное. Однако от этого ничего не меняется. Вот почему поиски ответа на вопрос “за что?” – один из самых страшных тормозов, не только мешающих нам разумно относиться к жизни, но и не позволяющих Богу беспрепятственно в нашей жизни действовать.
Представление, будто та или иная болезнь есть наказание Божие, – одна из ярчайших форм прямого непонимания того, чему нас учит Иисус. Мы должны отказаться от такого видения болезни и беды. Если же пойдём этим путём, мы никогда не справимся с тоской и унынием, которые, как правило, сопутствуют болезни и беде… Но из Евангелия ясно, что Бог не наказывает, а милует, не карает, а спасает. Образ карающего, убивающего Бога пришёл к нам из языческих религий и Ветхого Завета.

Из главы “Молитвы на Ленинском проспекте”

В октябре 1995 года в парижской газете “Русская мысль” были опубликованы отрывки из книги отца Георгия Чистякова “Записки московского священника”. Они приведены ниже.
За последний месяц я похоронил шесть детей из больницы, где каждую субботу служу литургию. Пять мальчиков: Женю, Антона, Сашу, Алёшу и Игоря. И одну девочку – Женю, семнадцатилетнюю красавицу, от которой осталась в иконостасе больничного храма икона святого великомученика Пантелеимона. Умерла она от лейкоза. Умирала долго и мучительно, не помогало ничего. И этот месяц не какой-то особенный. Пять детских гробов в месяц – это статистика. Неумолимая и убийственная, но статистика. И в каждом гробу родной, горячо любимый, чистый, светлый, чудесный. Максимка, Ксюша, Настя, Наташа, Серёжа…
… Легко верить в Бога, когда идёшь летом через поле. Сияет солнце, и цветы благоухают, и воздух дрожит, напоенный ароматом. “И в небесах я вижу Бога” – как у Лермонтова. А тут? Бог? Где он? Если Он благ, всеведущ и всемогущ, то почему молчит? Если же Он так наказывает их за их грехи или за грехи их пап и мам, как считают многие, то Он уж никак не “долготерпелив и многомилостив”, тогда Он безжалостен.
Если Бог всё это устроил, хотя бы для нашего вразумления, то это не Бог, это злой демон, зачем ему поклоняться, его надо просто изгнать из жизни. Если Богу, для того чтобы мы образумились, надо было умертвить Антошу, Сашу, Женю, Алёшу, Катю и т.д., я не хочу верить в такого Бога. Напоминаю, что слово “верить” не значит “признавать, что Он есть”, “верить” – это “доверять, вверяться, вверять или отдавать себя”. Тогда выходит, что были правы те, кто в 30-е годы разрушал храмы и жёг на кострах иконы, те, кто храмы превращал во дворцы культуры. Грустно. Хуже, чем грустно. Страшно.
Может быть, не думать об этом, а просто утешать? Давать тем, кому совсем плохо, этот “опиум для народа”, и им всё-таки хотя бы не так, но будет легче. Утешать, успокаивать, жалеть. Но опиум не лечит, а лишь на время усыпляет, снимает боль на три или четыре часа, а потом его нужно давать снова и снова. И вообще страшно говорить неправду – особенно о Боге. Не могу.
… Зачем всё это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности – у гроба умершего ребёнка я чувствую Его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.
Соединяя нас в единое целое перед лицом беды, Он делает то, что никто другой сделать не в силах. Так рождается Церковь.
… Как же понять тогда творящееся в мире зло? Да не надо его понимать – с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовёт нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать и т.д. Неустанно. А если не получается, если сил не хватает – тогда склоняться перед Твоим крестом, тогда хвататься за его подножие как за единственную надежду…
… Но откуда всё-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети? Попробую высказать одну догадку. Бог вручил нам мир (“Вот я дал вам” – Быт 1:29). Мы сами, все вместе, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях – она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т.п.). Мир в библейском смысле этого слова, мир, который лежит во зле, т.е. общество или мы все вместе – вот кто виноват.
В наших храмах среди святых икон довольно заметное место занимает “Нисхождение во ад” – Иисус на этой иконе изображён спускающимся куда-то в глубины человеческого горя, отчаяния и безнадёжности… Иисус не только страдает сам, но и спускается во ад, чтобы там разделить боль других. Он всегда зовёт нас с Собою, говоря нам: “По мне гряди”. Часто мы стараемся действительно идти вслед за Ним. Но тут… Тут мы стараемся не видеть чужой боли, зажмуриваем глаза, затыкаем уши. В советсткое время мы прятали инвалидов в резервациях (как, например, на Валааме), чтобы никто их не видел, как бы жалея психику своих соотечественников. Морги в больницах часто прятали на заднем дворе, чтобы никто никогда не догадался, что здесь иногда умирают. И прочее, и прочее. Мы и теперь, если считаем себя неверующими, пытаемся играть со смертью в “кошки-мышки”, делать вид, будто её нет, как учил Эпикур, отгораживаться от неё и т.д. Иными словами, чтобы не бояться смерти, используем что-то вроде анальгетика.
Если же мы считаем себя верующими, то поступаем не лучше: говорим, что она не страшна, что на то воля Божия, что не надо горевать по усопшему, потому что тем самым мы ропщем на Бога и проч. Так или иначе, но, подобно неверующим, также отгораживаемся от боли, заслоняем себя от неё инстинктивно, словно от удара занесённой над нами руки, т.е. тоже используем если не наркотик, то во всяком случае анальгетик. Это для себя. А для других мы поступаем ещё хуже. Человеку, которому больно, пытаемся внушить, что это ему только кажется, причём кажется, ибо он Бога не любит и т.д. и т.п. А в результате человека, которому плохо, тяжело и больно, мы оставляем наедине с его болью, бросаем одного на самом трудном месте жизненной дороги. А надо бы просто спуститься с ним вместе в ад вслед за Иисусом – почувствовать боль того, кто рядом, во всей его полноте, неприкрытости и подлинности, разделить её, пережить её вместе.